Это интервью с человеком, который живёт вопреки всему. Врачи давно отказались от него. Но Виктор Павлович Бурлак, несмотря на сильные боли, не падает духом, уповает на Бога и поддерживает других.
— Виктор Павлович, для начала расскажите немного о себе.
— Я родился на Урале, в Пермском крае в семье ссыльных. Мой отец был сослан на Урал, а мама находилась там в трудармии. Родители познакомились и поженились, а в мае 1950 г. на свет появился я. Когда сняли комендатуру (мне в это время исполнилось 6 лет), мы переехали на Кубань, на родину моего отца. Там я закончил школу. Когда к нам в гости приехал мамин брат из Караганды, он предложил мне переехать туда, убеждая, что в Караганде мне будет проще, так как там жили все родственники моей мамы. Я так и поступил. В Караганде я поступил в медицинский институт.
— Что определило ваш выбор профессии? Имел ли к этому какое-то отношение ваш дядя?
— Этому выбору предшествовал один случай. Однажды вечером, когда я поздно возвращался домой, в одном из тёмных переулков на меня напали три человека, которых я даже затрудняюсь назвать людьми. Они стали издеваться надо мной, выламывали руки, возможно, ожидая, что я начну плакать и просить о пощаде, но я, сжав зубы, не проронил ни одного слова. Всё это закончилось тем, что из-за невыносимой боли я потерял сознание. Только после этого они оставили меня в покое.
Придя в себя, я явился домой и, конечно же, ничего не сказал своим родителям. К утру моя рука стала в три раза толще. Меня отвезли в больницу и тотчас прооперировали. Получилось так, что после операции (уже по моей вине) в рану попала инфекция, и я вновь попал в больницу.
Оперировал меня на этот раз молодой хирург. Он много рассказывал о своей профессии и даже брал меня с собой в операционную. Результатом этого знакомства стало убеждение: я буду хирургом. Так я поступил в карагандинский медицинский институт, известный по всей стране. У нас были талантливые хирурги-преподаватели, которые впоследствии продолжили медицинскую карьеру в крупных клиниках Ленинграда и Москвы. На четвёртом курсе я уже участвовал в операциях, а на пятом — оперировал самостоятельно.
— А как вы стали военным хирургом?
— Моего выбора здесь не было. После окончания института меня вызвали в военкомат. Я просил дать мне отсрочку и позволить наработать практику врача, но мои просьбы ни к чему не привели: я проработал только месяц и пошёл служить. Первым местом службы был Таджикистан. Это была обыкновенная часть. У меня был замечательный командир, который прошёл войну. Он всячески поощрял меня, чтобы я не терял квалификацию. Я ходил в местный госпиталь, где мог участвовать в операциях. А потом была служба в госпиталях, в медбатальонах. Огромную практику я получил в Афганистане.
— Так вы и в Афганистане успели побывать?
— Перед началом военных действий в Афганистане я находился в Ташкенте на переподготовке. События развивались стремительно. Мы как военные офицеры оказались в гуще событий. Построение. Приказ. И в ночь на 28 декабря 1979 года я уже был в аэропорту Кабула и принимал раненых. Огромный поток раненых пошёл, конечно же, в Ташкент, но и нам в Кабуле дел было невпроворот. Один раз мне пришлось оперировать целые сутки без остановки. Двадцать человек из разведроты попали на минное поле и были искалечены. А так как я был единственным, кто мог проводить ампутации, меня сразу, без необходимых аттестаций, отправили в операционную. Было много крови и искалеченных судеб.
Ссылка на видеовстречу
— Вам не жалко было солдат, которым вам приходилось ампутировать руки, ноги?
— Я, прежде всего, был врачом и спасал их жизни. Возможно, тем, кто далёк от профессии, и могут прийти мысли, что со стороны хирурга жестоко отнимать руки и ноги, оставляя людей калеками. Но если бы вместо операции я начал оплакивать своих пациентов, то они погибли бы в муках. Моя жалость, да и долг, как раз в том и заключались, чтобы спасать их жизни. Конечно, ничто не проходит бесследно даже для врача. Потом несколько лет мне снились отрезанные руки и ноги.
— Ваша жена знала, что вы в Афганистане?
— Моя жёнушка ждала меня на Новый год. Стол был накрыт. Наша часть располагалась на расстоянии всего 200 км от Ташкента. Она ждёт, а меня всё нет и нет. Через телевидение она узнала о военных действиях в Афганистане. Конечно, она переживала за меня. В общей сложности пять месяцев — с 28 декабря 1979 по май 1980 года — я служил в Афганистане.
— Как складывалась ваша карьера после Афганистана? В каких городах проходила ваша дальнейшая служба?
— В городах-то я как раз и не служил. Это были такие места, как Отар на юге Казахстана, в 200 км от Алма-Аты. Это бескрайняя пустыня с толстым слоем пыли на дорогах, поднимавшейся густым облаком при движении. Потом была служба в Германии. Вот здесь была настоящая служба с постоянными учениями. Было тяжело служить, но интересно.
— Как ваша семья реагировала на ваши частые переезды?
— У меня удивительно замечательная жена. Изначально она была против военной службы, но я не могу припомнить, чтобы она хоть раз запротестовала. Она спокойно собирала наши небольшие пожитки, и мы перебирались на новое место службы. Мебели у нас не было. Всё было казённым: и мебель, и жильё.
— Но, как я знаю, у вас была ещё одна горячая точка службы. Как вы оказались в Чернобыле?
— Последним местом службы была Украина, г. Белая Церковь. Это райский уголок с удивительной природой. Сюда нас перевели уже после аварии на Чернобыльской АЭС. Со временем мы узнали, что в речке, в которой мы купались, в воде, которую мы пили, и в еде, которой мы питались, уровень радиации был превышен в 50 раз.
— Были вы на месте самой атомной станции?
— Я был новеньким в части. Все офицеры уже побывали на месте аварии. У меня была астма (уважительная причина, чтобы отказаться от командировки), но по этическим соображениям я не мог этого сделать: иначе кто-то должен был второй раз вместо меня отправиться в заражённую зону. Недалеко от Чернобыльской АЭС находился военный полигон. Кому-то пришло в голову именно в это время и на этом полигоне проводить военные учения с использованием танковой дивизии, пехоты и, конечно же, частей сопровождения. При въезде на полигон были вывешены огромные предупреждающие плакаты, на которых крупными буквами было написано: «НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ», «НЕ ЕСТЬ», «НЕ ПИТЬ». На этой-то территории мы и расположились. Разбили палаточный городок.
В общей сложности я провёл на этом полигоне почти два месяца. Меня стали мучить частые невыносимые головные боли. Я стал чаще задыхаться. Пропал голос. До десяти приступов астмы каждый день. Я обратился к командиру с прошением отпустить меня в госпиталь, а в ответ — глухое непонимание. На следующий после обращения к командиру дивизии день по пути в столовую я потерял сознание. Меня срочно доставили в госпиталь. Я провёл там 9 месяцев. Четыре раза побывал в реанимации.
Когда я говорил врачам, что у меня по десять приступов астмы каждый день, то они отвечали: «Извините, но такого не может быть». Два приступа в неделю уже считались тяжёлой астмой. Но у меня было именно так. Ночью я сплю. В четыре часа утра подъём, а я уже не дышу. Становлюсь чёрным. У моей жены уже готовы шприцы и лекарства. Я задыхаюсь, а дочь кричит от ужаса. Ира набирает лекарство, накладывает жгут, я нащупываю вены и ставлю себе укол. И так из ночи в ночь.
— Вы уже знали, что это последствия полученного облучения?
— Конечно. В госпитале провели сканирование на предмет радионуклидов. Было выявлено, что все мои кости напичканы стронцием. Я спросил у врача: «И как мне теперь быть с этим “добром”?» «Да никак, — прозвучал неутешительный ответ. — Ты умрёшь, а твои кости будут ещё 7 тысяч лет светиться».
Печень неимоверно увеличилась. 12 раз мне делали плазмофорез. Мне становилось всё труднее и труднее дышать. В это время стали доходить и до нас лекарства, которые заметно улучшили моё состояние. Я мог делать ингаляции, после которых мне становилось легче дышать.
Вспоминается один случай. Иду я как-то по тротуару вдоль центральной улицы и подхожу к месту, где мне нужно было переходить дорогу. Посмотрев налево, я сделал шаг вперёд, повернул голову, чтобы посмотреть направо, и тут вижу, как на бешеной скорости на меня несётся автомобиль красного цвета. У меня не было даже времени подумать. В какие-то доли секунды я оказался в пяти-шести метрах от опасного места. Было такое ощущение, как будто меня кто-то отдёрнул назад. Оглядываюсь, никого рядом нет. Придя в себя, я задумался: каким образом я смог «отскочить» на такое большое расстояние? Дома я рассказал об этом происшествии жене. Она, будучи верующей, сказала: «Это твой ангел-хранитель спас тебя». Другого объяснения мы и не могли найти. Я попросил Библию. Начал читать её, но сначала ничего не мог понять.
— Как складывалась ваша судьба после Чернобыля?
— Я уже говорил, что моё состояние после командировки в зону Чернобыля катастрофически ухудшилось. Большую часть времени я проводил в госпитале. А в 1991 году мой командир просто выкинул меня без выходного пособия на улицу. Мы остались без работы, без жилья, а я — ещё и без здоровья.
В это время наши родственники из Караганды уезжали на ПМЖ в Германию и спросили нас: «Вам квартира нужна?» Вот так мы обрели свой уголок. Работать хирургом по состоянию здоровья я уже не мог. Пришлось устроиться в поликлинику. С мизерной зарплатой при бешеной инфляции выжить было непросто. Но и здесь Божье провидение позаботилось обо мне и о моей семье. Из поликлиники меня однажды отправили в военкомат для освидетельствования призывников. Я сижу в гражданской одежде, и здесь же сидит военком. Он стал пристально всматриваться в меня, а потом спрашивает: «Бурлак?» Я говорю: «Да. Он самый».
Оказалось, что мы с этим человеком ещё лейтенантами начинали службу. Благодаря этой встрече я был восстановлен на службу и смог дослужить до пенсии.
— Получается, что ваши духовные искания пришлись как раз на это нелёгкое как для вашей семьи, так и для страны время?
— Да, это так. Я интенсивно читал Библию, но мне трудно было понять прочитанное. Но от этого мой интерес к Библии не угасал. Я молился, прося Бога дать мне понимание. И когда мне вдруг открывалось прочитанное, то я с восторгом бежал к жене, крича: «Ира, Ира! Оказывается, вот о чём здесь написано!» Библия меня просто вдохновляла. Тогда мы ещё ни в какую церковь не ходили.
— И как вы нашли «свою» Церковь?
— Мы вели интенсивный поиск церкви, в которую могли бы ходить. Посещая одну церковь за другой, я оставался неудовлетворённым. Что-то не совпадало. Что-то было не так. Я постоянно читал Библию и видел расхождения в том, чему учила Библия и различные церкви.
Родственники моей жены были из меннонитов, и мы усиленно искали молитвенный дом меннонитов, но безуспешно. Время от времени нас навещал один дальний родственник. Мы с ним много говорили на духовные темы. В разговоре он часто упоминал о субботе. Эта тема не давала мне покоя. Почему во всех церквах празднуется воскресенье, а он говорит о субботе? После очередной беседы с родственником я решил сам разобраться в этом вопросе и проверить, кто же прав. Две недели я не выпускал Библию из рук. К моему удивлению, я обнаружил, что в Библии 268 раз упоминается слово «суббота», но я ни разу не встретил слово «воскресенье». Я сказал жене: «Они действительно по Библии учат и живут! Мы пойдём в эту церковь».
Так в 2002 году мы пришли в церковь адвентистов седьмого дня. Здесь я почувствовал себя как дома. Особенно мне нравилась Субботняя школа. Со временем я стал учителем Субботней школы, а позднее — пресвитером.
— А ваше здоровье? Какие изменения вы переживали?
— К 2006 году мне стало совсем плохо. Передвигаться я мог с трудом. Пошёл в клинику профессора Лохвитского, чтобы сделать УЗИ. Врач, который делал УЗИ, в смущении. Мне ничего не говорит. Зовёт ещё одного врача. О чём-то перешёптываются. Результат УЗИ был у меня на руках. Посмотрел я, а там плохо дело: цирроз печени. Профессор развёл руками: ничего, мол, здесь не сделаешь, и отпустил меня домой умирать. В Санкт-Петербургской военно-морской академии разработали ряд очень хороших препаратов, один из них был для печени. Один молодой брат из церкви поделился им со мной. Меня не так легко можно было в чём-то убедить, но здесь я всё же решился его прокапать. «Всё равно умирать», — думал я. Через три недели я вышел на улицу. И печень постепенно восстановилась.
Но тут пришла беда с другой стороны. Воспаление лёгких, а потом тотальное воспаление лёгких. В то время можно было без направления врача сделать необходимые обследования. Мне сделали компьютерную томографию лёгкого. На правом лёгком было пятно размером с открытую ладонь. Это был рак. Я бесконечно благодарен Богу, что к этому времени Он уже сделал меня верующим человеком. Став на колени, я стал молиться: «Господи, я знаю, что Ты меня любишь. Ты помогал мне, и я верю, что и в этой беде Ты мне поможешь». Можете верить, можете не верить, но Он ответил мне. Я услышал этот голос, Который говорил: «Не бойся, Я с тобой. Ищи средства». Иду к жене и говорю: «Ира… У меня рак… Но я молился Господу, и Он заверил меня, что Он со мной и что Он поможет мне». Вместе мы вновь помолились, и я стал действовать.
Обратился в онкологию. Посмотрев мои диагнозы, врач сказал: «Первое. У тебя тяжёлая астма. Если одно лёгкое убрать, то второе не потянет, и ты всё равно умрёшь. Второе. У тебя цирроз печени. Если тебе дать наркоз, то ты не выживешь. Ни химию, ни операцию нельзя делать».
По слову Господню я стал искать дальше. «Перерыл» весь интернет. Обнаружил фирмы, которые специализировались в разработке лекарств от раковых болезней. Благодаря Божьей поддержке и поискам в интернете я смог составить для себя индивидуальный курс лечения. Чтобы видеть динамику, я время от времени ходил сдавать анализы. Лечился в течение года.
Опухоль некротизировалась и прорвалась в бронх. Я три месяца откашливал куски лёгкого, и из меня текла невероятно вонючая коричневая жидкость. Состояние моё было крайне тяжёлое. За время лечения я поставил себе огромное количество внутривенных систем для дезинтоксикации. Остались одни рубцы. В течение последующих 7 лет я боролся с метастазами в костях.
Снова и снова я мог ощущать Божью заботу ко мне. Один раз, когда я, помолившись, лёг спать, мне стало ужасно плохо. Я понимал, что эта ночь может быть последней, и я больше не проснусь. Лежу, а уснуть не могу. Вдруг в моей голове возникают слова с красивейшей мелодией. Этих слов и этой мелодии я никогда прежде не слышал. Я встал и записал слова. Так было четыре раза.
— Вы написали четыре песни?
— Да. Я их получил и записал. Всю ночь я не спал. На следующий день я «порхал» и чувствовал себя на удивление хорошо.
Неоднократно Господь открывал мне название медикаментов, ранее мне незнакомых, и я даже получал бесплатно лекарства, которые стоили очень дорого.
— Каждый телефонный разговор с вами — это особое переживание для меня. Зная отчасти о вашей болезни, я не перестаю поражаться свойственной вам бодрости духа. Откуда у вас это?
— Конечно же, от Господа. Он укреплял мою веру. Бывало, жена плачет, дочь рыдает, видя моё состояние. А я успокаиваю их: «Не бойтесь». Я знаю, что мне Господь помогает. Я и своим пациентам говорил: «Самое главное в лечении — это не таблетки, а вера в Бога. Всё остальное — это вспомогательный материал. Если веры в Бога нет, то можно и не лечиться».
Как бы мне плохо ни было, я знал, что я с Богом и Он со мной. Уверенность в Боге спасала и укрепляла меня.
— Вы неоднократно помогали мне и всем, кто к вам обращается, ценными советами. Вам не тяжело отвлекаться на чужие проблемы?
— Помощь другим — это ещё одно средство, которое помогало мне выздороветь. Я не чувствую себя в это время одиноким. Я понимаю, что я нужен и могу быть полезным. Я никогда не брал за свои советы деньги, потому что уверен, что это не моё, а Божье. Даже когда ко мне обращались люди с болезнями не по моему профилю, я мог с уверенностью назначать им лечение, говоря: «Вера, молитва и уверенность в лечении». Более полутора тысяч человек я пролечил. Приходили неверуюшие, которые никогда не молились, но в поисках исцеления от физических болезней происходило исцеление духовное. Прислушиваясь к советам, которые я давал, люди начинали молиться и читать духовную литературу. Некоторые в процессе лечения пришли к Богу и крестились.
— Сегодня диагноз «рак» ставят огромному числу людей. Среди них верующие и атеисты, посещающие церковь и те, кто никогда не переступал её порог. Даже ведущие исключительно здоровый образ жизни и питающиеся вегетарианской пищей порой заболевают раком. Что бы вы могли посоветовать тому, кто узнал о страшном диагнозе?
— Не падать духом. Человек, который пал духом, — это кандидат на тот свет. Очень важно в это время не потерять Бога. В этом хорошей поддержкой станут молитва и крепкая вера, а также уверенность в том, что ты вылечишься. Не надо отказываться от химиотерапии или от операций.
Во-вторых, необходимо пересмотреть привычки. Отказаться от сладостей и всевозможных булочных изделий. А лечение всегда индивидуально. По состоянию каждого необходимо и назначать лечение.
— Почему нужно отказаться от сладостей и булочек?
— Дело в том, что глюкоза — это хорошая питательная среда для опухолей.
— Мы всё время говорим о вас, но у вас есть семья. Как чувствуют себя ваши близкие?
— Моя семья верующая: и жена, и дочь. Их молитвы были хорошей поддержкой как для меня, так и для них самих.
Но у меня есть ещё и моя большая семья. Это церковь, в которую Господь меня привёл. Меня посещали и за меня молились мои братья и сёстры по вере. Я никогда не чувствовал себя оторванным от общества верующих. Хотелось бы особо выделить пастора Владимира Николаевича Граба и его жену Лидию Александровну, которые чувствовали мою потребность в общении и ободряли меня своими посещениями. Совместные молитвы, пение псалмов и, конечно же, разговоры о Боге были необыкновенной поддержкой для меня.
— Что вы скажете Богу, когда с Ним встретитесь?
— Это провокационный вопрос. Я по сути уже с Ним встретился, когда Он меня нашёл. Я поверил Ему и в Него и заключил с Ним завет через крещение. Ну, а если Он позволит мне быть в вечности с Ним, то мне уже сейчас сложно подобрать слова, которые я мог бы Ему сказать. Это будет просто ликование переполненного благодарностью сердца!
Беседовал Леонид Граб
Газета «Сокрытое Сокровище» февраль 2020 г.
