Герои этой истории – ленинградцы-блокадники, эвакуированные по Дороге жизни весною 1942 года, отдавшие жизни за свой родной город за тысячи километров от берегов Невы.
Вышел я на блокадный след в Ставропольском крае. Случилось это в 1976 году, когда я как поэт-песенник вместе со своим постоянным соавтором-композитором Юрием Щекотовым был приглашен на фестиваль «Музыкальная осень Ставрополья». На исходе второй недели ленинградская концертная бригада оказалась в самой, что ни есть, глубинке, вдали от центра. Причем настолько далеко, что вряд ли до нас сюда ступала нога гастролера. Станица, где мы остановились, называлась Горькая Балка. Степная речушка тоже носила такое название. После концерта нас всех пригласил к себе домой заместитель председателя колхоза Виктор Степанович Петрухин. Стол для гостей был заранее накрыт.
– Дорогие мои, – обратился к нам хозяин дома, как к родным. – Вы даже не представляете себе, что значит для меня встреча с жителями героического города на Неве. Хоть я и коммунист, но позволю себе сказать: вас сюда привел не иначе, как Господь Бог. Это у меня вторая встреча с ленинградцами. А первая была тоже здесь, на реке Горькая Балка в 1942 году. У нас в станице было много эвакуированных по Дороге жизни жителей блокадного Ленинграда. С одним из них – с Андрюшей Петровским – я подружился. Жили они с матерью в нашем доме. Нам тогда было по восемь лет. Вместе играли в «казаков-разбойников», вместе на рыбалку ходили. Ленинградцы прибыли сюда весною, а осенью фашисты и к нам в станицу ворвались. Как-то слышу ночью – стучат в наш дом:
– Отворяйте! – визгливым голосом кричит полицай. – Всем ленинградцам велено у комендатуры собраться.
– Нельзя ли нам до утра подождать? – попросила Андрюшина мама. – Темень-то какая, хоть глаз коли!
– Не рассуждать! – оборвал полицай. Приказ есть приказ! Утром вас по этапу обратно на Неву отправим. Слыхали? Вчера ваш город немцы, наконец, взяли.
– Не верю я им! – шепнул мне на ухо Андрюшка, поспешно одеваясь. – Врут, гады! Не сдастся Ленинград врагу!
Защемило и у меня сердце. Накинул пиджак на голые плечи. Пошел наших квартирантов в путь-дорогу дальнюю провожать. Смотрю, у комендатуры полным-полно народу: женщины, дети, старики, старушки, а рядом конвой. И тут на меня вдруг нашло. Дай, думаю, уж если такая возможность появилась, бесплатно до Невы прокачусь. Ленинград своими глазами увижу. А то Андрей мне столько про него порассказал. Говорил, что самый красивый город в мире. Незаметно встал в строй вместе с Андреем. А тот как закричит на меня:
– Сейчас же уходи! Ты же не ленинградец!
– Да, да! – зашумели женщины, стоявшие под конвоем. – Здешний он хлопец, Авдотьин сын.
– Ах, шельма! – схватил меня за шиворот полицай и ткнул головою в огромную лужу.
Так меня с позором выставили из строя. Ох, и обиделся я тогда на ленинградцев, а на Андрюшку в особенности: другом еще называется! Думал ли я в эти роковые минуты, что ленинградцы мне жизнь спасли, а сами на верную гибель пошли.
Что и говорить, мы все были потрясены этим рассказом. Всю ночь я не мог уснуть. А рано утром отправился вместе с Виктором Степановичем на речку Горькая Балка – место гибели моих земляков. Степной воздух даже осенью теплый, полынью настоян. Долго стояли в глубокой задумчивости. И листья тоже тихо, задумчиво падали к нашим ногам, словно не хотели мешать. Тут же, на месте трагедии, родились у меня первые строки баллады, посвященной мужественным моим землякам, отдавшим жизнь за свой город за тысячу километров от Ленинграда. Писать продолжил в автобусе. Несмотря на тряскую дорогу стихи потоком лились из сердца, словно кто-то мне надиктовал их.
Речка, реченька Горькая Балка,
Я пришел к тебе в гости, река.
Заманила меня не рыбалка,
Не твоя красота привлекла.
То не всплеск
набежавшей волны, –
Слышу голос минувшей войны.
На Ставрополье сорок второй
Пшеницу в поле смешал с золой.
Зловещим блеском реку сковав,
Над Горькой Балкой закат кровав.
Пожаром светит седая тьма.
Фашист прикладом стучит в дома:
– Есть ленинградцы?
Живее в строй!
Детей и вещи забрать с собой.
– Что, погостили? Теперь назад!
Вчера мы взяли ваш Ленинград.
«Нет, врут собаки. Не может быть!
Не может город наш отступить!»
…Проходят беженцы вдоль реки, –
Ребята, женщины, старики.
Звучит внезапно команда: «Стой!»
На сто шагов отошел конвой.
Сейчас невинных прольется кровь.
Мать шепчет сыну: «Глаза закрой!
О, Иисусе, Спаситель мой,
Своею кровью нас всех омой!»
Залп. Крики. Пули в ночи свистят:
За Ленинград ленинградцам мстят,
За то, что город не сломлен был,
В жестокой схватке не отступил.
… У Горькой Балки – степной реки
Я слышу голос ваш, земляки.
Он в сердце эхом войны звучит.
И вместе с вами душа кричит.
Ты помнишь, речка, сорок второй,
Как стала кровной Неве сестрой?
Вы, реки, тоже сошлись в беде:
Кровь ленинградцев в твоей воде!
… Речка, реченька Горькая Балка,
Вот и встретиться нам довелось.
Ты не только полынью пропахла, –
Горькой стала от пролитых слез.
Сыплет на воду ветер багрянец,
Ткет ковры из прибрежной листвы.
Знаешь, реченька, я ленинградец
И с поклоном пришел от Невы.
Валерий Шумилин,
г. Санкт-Петербург
№5(169) май 2011 г.
