Отцом Василия Григорьевича был немецкий барон. А фамилия-кличка Перов досталась художнику в школе за необыкновенно красивый и аккуратный почерк. Перова в первую очередь волновала национальная тема — чем живёт простой народ. Тема Христа тоже со временем стала близка художнику, поэтому сегодня наша статья о нём.
В 1861 году Василий Перов получил золотую медаль за картину «Проповедь в селе». На полотне мы видим дремлющего помещика и удручённых своими мыслями крестьян, воркующую парочку и детей, которые внимательно слушают священника. Художник изобразил грубое невежество и отношение к скучному, по мнению толпы, оратору.
В том же году Перов написал ещё одну картину со схожим сюжетом — «Сельский крестный ход на Пасхе». В ней показана русская деревня с нищими крестьянами и безнравственными священниками. Картина была принята неоднозначно: одни хвалили автора за смелость и художественное мастерство, другие же были до крайности возмущены — настолько, что через некоторое время полотно сняли с выставки и даже запретили демонстрировать в России. Однако Павел Третьяков приобрёл картину для своей галереи. За покупку «бездуховного» полотна ему грозило неодобрение Священного Синода, а Перову — ссылка в Соловецкий монастырь. Однако художника мнение критиков не смущало, и в 1862 году он написал следующее социальное полотно — «Чаепитие в Мытищах». На нём изображён сытый ленивый священник за полуденным чаем и двое истощённых нищих, которых прогоняет от стола прислуга.
В середине 70-х годов XIX века Василий Григорьевич Перов, можно сказать, исчезает из поля зрения не только критиков, но и своих собратьев-художников. Его картины больше не появляются на передвижных выставках. К тому времени Перова волновали уже совсем другие проблемы. В последние годы жизни возрос интерес художника к религии, когда его любимым чтением стало Евангелие.
А буквально за несколько месяцев до его кончины (май 1882) «Художественный журнал» опубликовал один из последних, если вообще не самый последний его рассказ «Новогодняя легенда о счастье». Рассказ, в котором есть такие слова: «…счастье имеет единственный глаз на макушке, который устремлён постоянно в небо, где живёт Бог».
А чуть раньше, в 1878 году, с мольберта художника сошло полотно «Христос в Гефсиманском саду» — произведение, наверное, единственное в своём роде, так как в нём нет изображения лика Христа. Для Перова это имело принципиальное значение, главным для него было сохранение в чистоте и неприкосновенности евангельской сути образа Христа. Тем самым Перов, сам того не подозревая, выступил очень серьёзным оппонентом Иванову и всей пошедшей от него традиции, когда художник из самых добрых побуждений наделяет образ Христа мыслями и чувствами, которые считает самыми высокими, самыми главными, но только в своём понимании. И при этом не замечает подмены Христа собою, с чего, собственно, и начинается сугубо мирское, а не духовное толкование как самого образа Спасителя, так и его Божественной Премудрости.
В своей картине Перов сосредоточился не на трактовке евангельского сюжета, а на проявлении двойственной природы Христа: человека и Бога. Причём двойственности, раскрывающейся не в чудесном деянии, а в молитвенном состоянии.
Перемены, происшедшие с Перовым, действительно разительные. Ведь начинал он с произведений, где проблемы церкви заострялись им лихо, с критикой наотмашь. Теперь же заглох саркастический смех, ушло в небытие огульное, безоглядное отрицание. Природа и причина зла виделись теперь Перову не во внешнем мире, а внутри самого человека, его нравственном разложении, распаде. Отсюда поворот в другую сторону, туда, где спасение и жизнь.
Только тогда, когда Святое Писание перестало быть для художника лишь привлекательным источником интересных тем и сюжетов, а стало насущной потребностью ежедневного чтения, когда свет Христов осветил его душу, когда само счастье стало осознаваться только как жизнь в Боге, когда мир открылся как бездна греха и страданий, вот тогда Перова неудержимо потянуло к евангельским образам. Потянуло точно так же, как осознание греха тянет к покаянию. Именно так в 1878 году родилось полотно «Христос в Гефсиманском саду». И хотя после него был написан ещё целый ряд произведений, тем не менее, именно в этой картине спел художник своё вдохновенное «Верую!». Ведь написана она художником, начавшим свой творческий путь с «разоблачительной» критики церкви, её осмеяния. И уже хотя бы поэтому картина эта несёт на себе отпечаток не только общехудожественный, но и сугубо личный, став своего рода символом покаянного возвращения «блудного сына».
Подготовила Елизавета Черникова
Использованы материалы статьи искусствоведа и в.н.с.
Государственной Третьяковской галереи М. В. Петровой
Газета «Сокрытое Сокровище» № 01 (261) январь 2019 г.
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.