В средних числах августа 1853 года в Москве происходили необычайные похороны. Пара заморенных полицейских кляч тащила по дороге простой гроб, а за гробом несметными толпами шла московская беднота. Народу было более двадцати тысяч: большинство плакали навзрыд, как дети. Это хоронили «арестантского» доктора Федора Петровича Гааза.
Федор Петрович Гааз не был родным сыном Москвы. Он был пришельцем издалека. Он родился и учился за границей. Судьба случайно привела его в Россию. Русский вельможа, князь Репин, лечился за границей. Молодой 22-летний доктор Гааз очень удачно излечил его, и князь пригласил Федора Петровича с собой в Москву. В Москве он быстро приобрел известность, его приглашали в самые лучшие, богатые дома, и он скоро составил себе большое состояние, купил дом, поместье, завел суконную фабрику, ездил он в карете на четверке белых лошадей.
Казалось бы, у человека все было для полного счастья. Гааз был молод, богат, талантлив, в большом почете; но он не успокоился этим. Его сердце искало большого простора для любви и скоро нашло. Больные ведь были не только в богатых палатах. Их еще больше было в подвалах и на задворках палат. Гааз подумал и о них. Он назначил часы бесплатного приема бедных у себя. Больные повалили к знаменитому врачу. Назначенные часы приема оканчивались, а толпа новых больных ждала очереди. Приходилось удлинять бесплатный прием. Кроме того, выяснилось, что у многих приходивших оставались дома такие больные, которые не могли подняться с постели. К ним надо было ехать самому. На посещение богатых времени оставалось все меньше. Наконец Гааз решил: «Богатые за хорошую плату всегда найдут себе хороших врачей, а к моим беднякам никто не идет; они от меня ждут помощи, разве я смею им отказать?»
И он весь отдался облегчению страданий бедняков: навещал больных, привозил им лекарства, оставлял денег на лучшую пищу. В большинстве случаев помещения больных ужасные: холодные, душные, сырые. Надо было убрать больных оттуда. Гааз стал хлопотать, и ему дали помещение при полиции. Он устроил там больничку. Народ потом прозвал ее «Гаазовской больницей». В эту больницу помещали и заболевших арестантов. К ним Гааз относился с особой любовью, как к людям особенно больным, больным и телом, и душой. И чем более Гааз знакомился с арестантами, тем более он привязывался к ним. Он видел, что это все люди измученные, изломанные жизнью, что в них забито всякое доброе чувство, что они ожесточены равнодушием окружающих к их участи, и он сердечно их жалел. Он понимал, что и они тоже люди, что и у них есть совесть и искра Божья. Но все это было так далеко, завалено сором и грязью жизни, что могло казаться, будто тут Бога и Божьего никогда не найдешь. Поэтому Гааз старался любовью, нежным уходом, братской заботой оживить человеческие чувства в этих осужденных закоренелых злодеях. Он рассуждал про себя: если доктору приятно бывает выходить тяжелобольного, приговоренного к смерти, как приятнее должно быть оживление человека духовно?
В ту пору обращение с арестантами было грубое, жестокое, подчас бесчеловечное. Кандалы, плети, обезображенная бритьем наполовину голова, была обычным уделом опасных преступников. Тюрьма была каким-то адом, где арестанты томились в тяжелых муках за свой грех. С заключенными обращались, как со зверями, и они еще более зверели. Особенно ужасна была участь каторжных. Их кандалами приковывали по восьми, по десяти человек к одному железному пруту и так всю дорогу от Москвы до Сибири, по «Владимирке» гнали от этапа до этапа. Слабый ли был прикован вместе с другими или больной, он должен был поспевать за товарищами по пруту. При этом кандальные кольца, надетые прямо на голое тело, натирали кожу, разъедали мясо до кости, а в лютые сибирские морозы настывшее железо примерзало к ранам. И все свыклись с этим, считали, что все это в порядке вещей. Гааз, узнавши, пришел в ужас; он вступил в только что основанный комитет попечительства о тюрьмах и стал бывать при каждой отправке в Сибирь новых партий ссыльных. Он настойчиво добивался отмены прута.
Когда отменили прут, Федор Петрович возбуждает новое ходатайство, чтобы кандальные кольца внутри обвивались кожей, то есть, чтобы кольцо, обхватывающее ногу, не терло кожу железом. Сделали подкандальники. Гааз хлопотал о новом. По его ходатайству был облегчен вес кандалов, которые раньше весили по 5-6 фунтов.
Чтобы стать ближе к арестантам, Федор Петрович добивается места главного доктора в тюрьмах, и с тех пор ни одна партия каторжных не уходит в Сибирь без дружеских забот о них Гааза. Федор Петрович следил за каждым движением души осужденных, часами беседовал с ними, сторожил каждый проблеск раскаяния. Он утешал тоскующих, бодрил павших духом, старался внести хоть искру света в это мрачное царство озлобленных и обездоленных. Чуть заболеет арестант, затоскует по матери или жене, доктор кладет его в больницу; он рад, что может хоть на несколько дней снять с них кандалы. Из-за этого у него происходили неприятности, находили, что он затягивает отправку арестантов дальше, нарушает порядок, его заботы об арестантах называли «вредными нежностями», а его самого считали «чудаком», неприятным, надоедливым человеком.
Для облегчения участи своих несчастных друзей Федор Петрович не останавливался ни перед чем. Он просил, подавал ходатайства, терпел резкие отказы, снова обращался с просьбами и успокаивался только тогда, когда добивался необходимого. Так в заботах об отверженных и обездоленных проходили у Гааза годы, а с годами уходили силы и средства. Жил Федор Петрович скромно, на себя тратил гроши, а фабрика, именье и дом в Москве куда-то исчезли. Остались облезлые, дребезжащие дрожки да пара тощих, старых разбитых кляч, на которых в старомодном, сильно поношенном, порыжелом платье каждый день тащился через всю Москву на дальние Воробьевы – в острог к своим друзьям – Федор Петрович Гааз. Иногда он ехал нагруженный корзинами, свертками, коробками. Это бывшие его богатые больные, по случаю дня рождения доктора или другому случаю, посылали «старому чудаку» фрукты, сладкие пироги, конфеты, а он все, до последнего кусочка, вез в больницу, в тюрьму к своим несчастным.
Вся жизнь его была отдана этим людям. Он положительно забывал о себе, лишь бы хоть на минуту скрасить тяжелую, беспросветную судьбу обездоленных. Незадолго перед смертью он в одной московской больнице нашел одиннадцатилетнюю девочку, страдающую редкой, но ужасной, мучительной болезнью – водяным раком на лице. Болезнь шла быстро: в четыре дня уничтожала половину лица. Муки были нестерпимы, и, главное, от гниющего заживо лица шло такое зловоние, что ни сиделка, ни фельдшер, ни доктор, ни даже родная, убитая горем, нежно любившая девочку мать не могли быть более 2-3 минут в комнате, где лежала маленькая страдалица. Один только Гааз каждый день до самой кончины девочки просиживал по три часа у постели, обнимал ее, целовал и утешал.
В 1853 году его не стало. Он умер в полной нищете: его и хоронили на полицейский счет, но наследство, оставленное им, громадно, это наследство – добро, неистощимая христианская любовь ко всем страждущим и обездоленным.
«Торопитесь делать добро! – говорил Федор Петрович. – Умейте прощать, желайте примирения, побеждайте зло добром. Не стесняйтесь малым размером помощи. Пусть она выразится подачей стакана воды, дружеским приветом, словом утешения, сочувствия, сострадания, и то – хорошо. Старайтесь поднять упавшего, смягчить озлобленного. Любовь и сострадание живут в сердце каждого! Я не хочу, не могу думать, чтобы можно было сознательно причинять людям страдания. «Не ведают, что творят» – святые и трогательные слова смягчают вину одним, несут утешение другим… Вот почему надо быть прежде всего снисходительным. Способность к снисхождению не есть добродетель, это – просто справедливость».
Постоянная нежная любовь Гааза к обездоленным, его задушевные речи даже на каторжников – грубых, закоренелых злодеев – производили глубокое, неотразимое впечатление. Федор Петрович сходил в этот тюремный кромешный ад, как ангел Божий, и каторжники его светлый образ несли с собой в Сибирь, в рудники.
Люди, подобные Гаазу, – это путеводные звезды, идя вслед за которыми мы все ближе становимся к царству света, добра и любви.
Священник Г. Петров (в сокращении)
Газета «Сокрытое Сокровище» № 4 (108) апрель 2006 г.
