Сегодня дождь и скверно… Какая серость и слякоть кругом. На душе и так уже тошно, а тут еще эта серая слизь непогоды. Когда же придет всему этому конец, ведь это не жизнь и даже не существование от дозы до дозы. Да куда же запропастилась Маришка? Пошла за «кайфом» и пропала. Может быть, ее «контора» прихватила? Серость, сырость и озноб. Ломка начинается.
— Извините, разрешите мне сесть рядом?
Эх, да я совсем улетел, даже не заметил, откуда взялся этот чудак. Кто его сюда звал?
— Извините, я, наверное, Вас потревожил. Но не сочтите за дерзость, если я все-таки сяду рядом.
— Слышь, как тебя там, здесь занято. Я девушку жду. Да и вообще, парк большой, места много, тем более в такую погоду.
— Вы зря так расстроились, я ненадолго. А девушка Ваша, Мариша, сейчас у толстухи сидит, ждет, пока завезут интересующий Вас товар.
— Да ты кто такой? Откуда знаешь, кого я жду. Да и откуда тебе известно, где сейчас Маришка, если даже я этого не знаю? Слышь, а ты, по случаю, не «конторский»?
— Нет, нет, мой друг, не расстраивайтесь! С милицией я совершенно не связан. А имя мое, если Вас это интересует, Люцифер.
— Что-то я таких имен не встречал, хотя что-то схожее попадалось… Наверное, это не имя, а прозвище?
— В общем, так оно и есть, но главное — не в моем имени, а в том, что пришел я к Вам, чтобы помочь. Вижу, что Вас совсем «достали» эта серость, дождь и это существование от дозы до дозы. Я хочу Вам помочь. Я могу это сделать, если Вы пожелаете.
— Да не капай ты мне на мозги: я уже дважды лечился, а родные вбухали крутые бабки, растратив все на этих шарлатанов-целителей. Лучше бы на «кайф» мне отдали. И то больше бы пользы было. Так что, как там тебя, Люцик, что ли, бесполезно!
— Глупости, я Вам хочу предложить не то пустословие, которым хвалятся разные «лечители», а настоящее, стоящее дело. Дайте руку. Да, не бойтесь, я хочу, чтобы Вы почувствовали то, что я хочу Вам дать, чтобы Вы убедились, что я предлагаю Вам не пустые слова.
— Люцик, да кто ты такой? От твоего прикосновения у меня приход пришел, как будто я ляпнулся героина. Вот это здорово, прямо с ходу раскумаривает: и все это без иглы, без уколов. Да ты, похоже, колдуешь?
— Ну, если хотите, Саша, тогда считайте, что колдую. Но главное: Вы почувствовали, что я вам не сказки рассказываю, а предлагаю дело. Убедились?
— Ага! Похоже, ты, Люцик, всю мою историю болезни знаешь, и имя мое тебе известно. Знаешь, что-то я начинаю себя неуютно чувствовать рядом с тобой, как будто под душевным рентгеном сижу.
— Саша, Вы не удивляйтесь, ведь я могу сделать все, что только Ваша душа пожелает, и я хочу Вам помочь. А в моей силе Вы только что убедились. Я Вам предлагаю за небольшую услугу то блаженство плоти, которое Вы испытали от моего прикосновения, я даю Вам это удовольствие на всю Вашу земную жизнь. Вам не нужно будет вот так, как сегодня, сидеть в парке на скамеечке в дождливую и скверную погоду, ожидая, когда к толстухе завезут товар, и Маришка сможет купить дозу. Каждый Ваш день будет начинаться и заканчиваться блаженством. Желаете этого, Саша?
— Ну, за такое мне нечем платить. Если только своей шкурой, так пока я жив, ее не содрать. У меня нет ничего такого, чем можно оплатить такой дар.
— Саша, я не требую от Вас буквально ничего. Услуга, о которой я говорю, скорее всего, символический поступок. Понимаете, как на договоре ставится печать в знак достоверности, так и в нашем случае Ваш поступок будет как знак или печать, которая удостоверит Ваше право на мой дар.
— Что-то уж слишком мудрено получается. Прямо доктор Фауст какой-то.
— Да что Вы, Саша! Фауст. Когда это было?! Жизнь ведь не стоит на месте, она развивается, и методы общения тоже развиваются. Саша, Вы согласны на мой дар? Что Вам терять? Совершенно нечего! А приобретаете Вы блаженство!
— Верно, Люцик, терять мне уже нечего. Давай, говори, что я должен сделать, и давай мне свой дар, а то уж ломать начинает. …
— О-о-о! Что это случилось? Куда пропал наш парк и скверная дождливая погода? Что это за странно одетые люди?
— Не беспокойтесь, Саша, мы перенеслись в другое время и место. Смотрите, видите, на горе стоят три креста? На среднем кресте прибит Человек, Он вот-вот умрет, Его конец уже близок. Посмотрите, как тяжело Он вздыхает. Так вот, Саша, нужно, чтобы Вы проткнули Ему бок копьем. Ведь Он все равно умрет. Посмотрите, как Он мучается, а Вы одним ударом копья прекратите Его мучения. Сделайте дело, и Вы сразу же вернетесь на свою скамеечку в парке, только уже совсем другим человеком.
— Что ж, и правда, задача нетрудная. Лишь бы никто не помешал, а то вокруг этих крестов столько народа собралось, не пройти.
— Взгляните, Саша, на Вас одеяние римского воина, и в руках копье, а это власть и сила. Тем более, что вся эта толпа только и желает смерти этого Узника.
— Ну, что ж, я пошел, Люцик, а ты готовь свой дар. Делов-то, проткнуть бок этому Распятому. Он и так еле дышит.
— Люцик, где ты? Ну и жара! Как эти римляне в таких железяках ходят? Да и копье, как кувалда молотобойца, тежеленное, руку тянет. Тут еще эта толпа, попробуй-ка, проберись сквозь нее. Ну-ка! Что ж, а Люцик-то, похоже, слукавил: ведь не все орут и издеваются над Распятым. Вон у тех грустные лица, а вот этот мужчина шепчет что-то своему соседу:
— Ты помнишь, как Равви нам говорил: «Я возлюбил вас: пребудьте в любви моей»?
— Да, да, я помню все, что говорил и совершил Учитель. Я помню, как Он сказал: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».
— Эге, ай да Люцик! Да, похоже, этот Распятый диссидент! Одни плюют и смеются над ним, а другие считают Его Учителем. А вот в политику вмешиваться у меня особого желания нет. Но посмотрим, что там у них еще? Все-таки дар Люцика – вещь ощутимая, а все эти шептания и разговоры каких-то оборванцев – из области несущественного. Поболтали и забыли, а дар Люцика будет при мне, пока я живу. Ага, все, вот и пробрался через толпу. Ох-хо! А Распятый-то еще не просто жив, даже, вроде бы, говорить что-то собрался.
— Отче! Прости им, ибо не знают, что делают…
— Вот это да! Уже при смерти, а голос такой, что стадион услышал бы. Постой, постой, о чем это Он? Да ведь Он простил своих убийц, простил, несмотря на все те великие муки, которые Он от них терпит. Я не понял? Так это что, так Он и меня что ли уже простил за то, что я проткну Его копьем? Да что же это такое, я Ему копье в бок под ребро, а Он в ответ: «Отче, прости ему!». А что этот бандюга, распятый рядом с Ним, говорит? Странные слова: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!» Какой наглец! Небось, не одного человека погубил, а на прощение надеется! Что же творится в этом мире?
— «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».
— Это мой Распятый говорит? Значит, Он и этого бандюгу простил?! Он всех прощает, а я должен Его копьем проткнуть?! Нет! Да ну этого Люцика с его даром!
Сегодня дождь и скверно… Вот это да, приснится же такое. Ага, вот и Маришка идет.
— Это где же ты так долго плавала?
— Да, у толстухи товара на хате не было, и надо было ждать, пока привезут.
— Постой, постой, Мариша, ты говоришь: у толстухи сидела? Так это прямо как Люцифер мне говорил.
— Ты что, Саша, с кем-то в компании время коротал? Ладно, поехали, пора раскумариваться.
— Нет, Маришка, постой, я думаю завязать…
— Да брось чесать, ты ведь уже дважды на эти грабли наступал и знаешь, что совершенно ничего с этим сделать не можешь. Наш удел – это «кайф», пока тянет, а что потом будет, это не важно.
— Нет, Марина, я понял нечто другое. Знаешь, ведь получается так, что своим таким существованием мы не только себя губим и приносим неприятности родным, а главное, мы делаем нестерпимо больно Тому, Кого распяли за нас!
— Ты что, Саша, умом сдвинулся? Смотри-ка, о Христе заговорил! Ты что, веришь, что Его распяли за тебя две тыщи лет назад, когда о твоем существовании никто и предположить не мог?
— Маришка, я это не только умом знаю, но и сердцем чувствую. То, что написано в Библии – не сказка, не пустые слова, а настоящее, действенное Слово, живое.
— Ладно, Саша, допускаю, что в Библии написана правда, тем более, если миллионы людей во все века шли на смерть за имя Христа, значит, что-то тут есть. Но вот не пойму, какую боль можешь ты причинить Тому, Кого уже давно распяли и Кого нет рядом? Ты ведь не можешь в Него камнем кинуть, Его нет в нашем мире. Он не здесь, а где-то там… Ну, как ты можешь Ему сделать больно?
— Нет, Маришка, Он и сейчас умирает. И каждым уколом я протыкаю Его… Ты кого-нибудь когда-нибудь любила? Но только по-настоящему, без условий, лишь за то, что этот человек есть?
— Маму… Сколько я мучалась ночами, рыдала, когда мама только начинала пить. И я видела, как она скатывается все ниже и ниже…
— Значит, тебе знакома боль, когда душа плачет о том, кого любишь. Тебе знакома боль, которую твоему любящему сердцу причинял каждый выпитый твоей мамой стакан. Понимаешь, ведь точно так же мы каждой дозой причиняем боль Христу. Вот только боль эта гораздо сильней нашей, потому что мы можем обидеться и разлюбить даже тех, кого сильно любим, а вот Он не может. Он, Христос, любит нас непреходящей, вечной любовью! И каждый наш укол причиняет Ему нестерпимую боль. Знаешь, Маришка, я не хочу больше быть причиной боли Тому, Кто смог возлюбить весь мир и, главное, Маришка, Тому, Кто нас прощает за ту боль! Он всех нас, даже самых последних, злых, убийц, бандитов прощает. И я хочу принять это прощение. Я знаю, это будет не просто, но ведь Иисус Христос меня любит и не оставит одного с моими страданиями. Он мне поможет, Маришка, я сердцем чувствую, что любим, и поэтому хочу ответить взаимностью Тому, Кто меня любит такого, какой я есть. Любит меня падшего и никчемного. Я полюбил Его сегодня утром. Я и тебя люблю, Маришка, мне не хочется тебя терять, ведь мы вместе столько пережили. Очень хочется, чтобы и ты, Маришка, обрела в своем сердце тот покой, который сейчас у меня. Дай мне руку, чувствуешь, как я дорожу тобой! Дай мне руку, пойдем, пойдем к свету и любви, от смерти к жизни!
Ахмадуллин Рустам, г. Казань
Ретро статья газеты «Сокрытое Сокровище» февраль 2005 г.
