Более двадцати лет назад, будучи еще школьником, я возвращался с рыбалки. Была хорошая, настоящая поздняя осень. Лед на озерах был уже крепок, но на реке кое-где еще были полыньи. Однако без труда и риска можно было перейти с одного берега на другой. Уже наступили сумерки, в которых четкие очертания предметов расплываются и становятся как бы игрой света и тени.
Проходя мимо, на довольно приличном расстоянии от полыньи, я заметил краем глаза какое-то движение в воде. Меня остановило любопытство.
Показалось ли мне это, или я действительно что-то заметил? Белый снег, черная вода, льдины, отражение огней города, к тому же сумерки – все это могло создать любой зрительный эффект. Любопытство взяло верх. Поставив свой рыбацкий ящик, я решил ближе подойти к полынье, рискуя провалиться под лед. Зрение не обмануло меня: я увидел двух плавающих птиц – это были гуси. Через некоторое время я был уже дома, в тепле, и хвастался своим уловом.
При наступлении утра, собираясь в школу, я невольно вспомнил о птицах. Любопытство вновь влекло меня, хотелось убедиться, там ли они, или уже улетели? Необходимо было убедиться именно перед школой, так страстно мной владело любопытство. Гуси были на месте, все в той же полынье.
В школе я стал уговаривать своего одноклассника, у которого отец был охотником, незаметно стащить ружье. В итоге он согласился. Мы взяли с собой еще двух приятелей, таких же «горе-охотников», как и мы, и колесо приключений закрутилось.
В школе еще не раздался звонок с последнего урока, а мы уже были на реке возле полыньи. Кровь стучала в голове, нами владел азарт. Мы уже совершенно не переживали за взятое без разрешения ружье с немалым количеством патронов. Но все же мы заранее предприняли меры предосторожности, взяв на ближайшей лесопилке длинные обрезки, чтобы в случае провала под лед суметь выбраться.
Охота началась. Первый выстрел достиг цели, было ясно видно, что от одной птицы полетел пух. Они, встрепенувшись, поднялись ввысь. К нашей радости немного пролетев, птицы сели на лед. Пришлось теперь подкрадываться к ним. Опять выстрел, птицы ввысь, еще выстрел, и еще, и еще… Это продолжалось довольно долгое время. По берегам уже начал собираться народ, всматриваясь в кровавую драму, ведь все происходило средь бела дня. В местах, где садились птицы, оставались следы крови, и с каждым новым выстрелом ее становилось все больше и больше. Было видно невооруженным глазом, что одна из птиц слабела с каждым взлетом и очередным выстрелом. Наконец, птицы вынужденно подпустили нас на близкое расстояние, и в тоже время закончились патроны с крупной дробью.
Первый патрон с пулей молниеносно достиг цели, взлетела только одна птица. Подобрав добычу, мы продолжили охоту. Пришлось довольно много побегать. Кровь стучала в висках, азарт заставил забыть о своих палках для страховки. Но что удивляло нас, так это то, что птица не улетала далеко. Мы стреляли по очереди, потому что, как нам казалось, каждый из нас был снайпером, да и желание пострелять не покидало никого. Но, я повторяю, птица не улетала, она продолжала кружить рядом с нами, заставляя нас бегать за ней. Первая убитая птица при этом была с нами.
Теперь я уже не помню, да это и не важно, кто предложил бросить убитую птицу, и бегать за второй без нее. Результат не заставил себя долго ждать: после очередного выстрела вторая птица вновь взлетела и, покружив над нами, села рядом с убитой. Гусиный крик я помню до сих пор. Помню, как кричала птица по-своему, по-гусиному, над своим убитым другом.
На этот раз птица подпустила нас совсем близко, только сейчас понимаю, что она и не собиралась улетать. На этот раз мог промахнуться только слепой. Прозвучал выстрел. Охота закончилась, а по набережной уже катился милицейский «козелок» с экипажем. Бдительные граждане успели сообщить, куда следует. Но убийство уже произошло, бесчеловечное, дерзкое по своей сути, среди белого дня, на глазах у огромной массы народа.
Нам удалось убежать с добычей, которую в этот же день мы решили отведать. Когда мы ощипывали птиц, я заметил, что у первой среди множества ран была одна старая. Прошло бы немного времени, эта рана зажила, и птицы смогли улететь, но… Поздняя осень, запоздалый и любопытный рыбак, жажда убийства не ради пропитания, а ради забавы, ради развлечения поставили точку в этой истории, которая не дает мне покоя, потому что наводит на размышления, создавая сердечную боль.
Причиной всему оказался свет в моей темной и бестолковой жизни. Этот Свет – Христос, наш Искупитель. Я бесконечно благодарю Его за то, что нашел меня в этом темном мире. Он помог мне стать другим, помог мне прозреть и увидеть все по-новому. Некто сказал: «Мы с рождения заражены смертельным вирусом. Этот вирус – грех». Не знаю, какие бы доводы привел теоретик Дарвин, но что-то не сходится с его теорией эволюции. Любовь в поведении этих птиц была сильнее инстинкта самосохранения. Любовь или пусть даже привязанность этих двух птиц друг к другу сказали мне гораздо больше, чем Дарвин. Одна не захотела оставлять своего друга или подругу, не захотела оставлять умирать в одиночестве в холодную, голодную зиму, а ведь могла бы улететь туда, где тепло, где есть пища, где много себе подобных. Но он или она остались разделить все испытания, и нашли смерть.
Господь в Сыне Своем, Который пролил за нас Свою кровь, предлагает любовь и дружбу. Он умер за нас, доказав всем нам Свою любовь. И если теперь наше сердце принадлежит Ему, нам не страшны охотники, не страшна зима, не страшны трудности и испытания. Он убережет нас, приютит и никогда не оставит возле замерзающей полыньи. И теперь нам уже не страшен вирус греха, потому что Христос больше, чем доктор. Вместе с Ним нам уже не страшны болезни и недуги этого мира. Приглашаю вас попросить у нашего Отца, Сына и Святого Духа ровно столько любви, сколько способно вместить наше сердце. Может быть только капельку, но настоящей любви, которую Он даст нам даром, чтобы мы могли любить друг друга по-настоящему.
Сергей Марков
