Серега

Долговязый больной в сером фланелевом больничном костюме и шлепанцах остановился у двери умывальной комнаты. Дверь была перегорожена шваброй. Раковины, краны, зеркала, мыльные полочки сияли чистым блеском. На полу стояло ведро с водой, и крепыш-мальчишка лет двенадцати лихо орудовал «лентяйкой» с насаженной на нее мокрой тряпкой. Рукава его желтой вельветовой курточки были засучены выше локтя.

Больной хмыкнул. Не первый раз уже видит он здесь, в терапевтическом отделении, этого пацана. И все – по выходным.

• Ты новая няня, что ли? – заговорил он с мальчишкой.
• Не, я Сережа, — не отрываясь от своего занятия, бросил тот, — у них нянь на выходные не хватает, вот я и мою.

• А, подрабатываешь, — понял долговязый. Подошли еще двое, в таких же костюмах, но линяло-голубого цвета.

• Ловко шурует, — заметил один из них, — нашим нянечкам бы так работать!

• Слышь, а много ли платят тебе? – поинтересовался длинный, — мне просто интересно: может, и я подработал бы у них на пивко.
  Сережа остановился, выпрямился.

• А мне ничего здесь не платят.

• Как это? – не поверил его собеседник.

• Очень просто, — мальчишка улыбнулся. – Мне заплатил уже один Человек. Своей кровью.
  Подошел еще один полный мужчина в домашнем полосатом длиннополом халате.

• Э, пацан, то есть Серега! Ты что это такое сказал? – пробормотал в изумлении длинный. – Какой еще кровью?

• Хотите узнать? Вот, домою и расскажу.

Сережа быстро покончил с полом, убрал все за собой, вымыл руки и отнял от двери швабру. Но никто в умывальную не ступил. Все четверо молча ждали мальчишку у двери, не сводя с него непонимающих взоров.

Сережа вышел в коридор, остановился рядом.
— Дело в том, что еще полгода назад я был преступником, — начал он свой рассказ.
— Ну, да? – не поверил один из слушателей.

• Точно. Я отлавливал у туалета в конце переменки мальчишку послабей, совал ему кулак под нос и отбирал деньги. А кого-то и метелил, если сопротивлялись. И предупреждал каждого: если, мол, пикнешь, мои друзья тебя поймают и инвалидом детства сделают. Ну, и жил неплохо: всегда с жвачками, весь в шоколаде, в лимонаде, и из компьютерных залов не вылезал. Не верите?

• Да чего уж там, верим. Не один ты такой, небось, — усмехнулся последний из подошедших.

• Ну, так вот. Прихватил однажды малого: гони, говорю, деньгу, а то по стенке размажу!
  А он и не сопротивлялся. Да и испуга не заметил я у него. Достает десятку и говорит вежливо: «Пожалуйста. Больше нет, извини». Потом отвернулся, наклонил голову, руки под подбородком сложил и стал шептать что-то. Я не понял: на диктофон что ли наговаривает, или же подвох какой готовит?

Слева зашел, справа зашел осторожненько, посмотрел – нет, пусто у него в руках. А когда он закончил, я спрашиваю: «Чего это ты там бормотал?» «А я, говорит, молился за тебя». «Ну, ты даешь! – говорю. – А чего за меня молиться-то?» Но самому тревожно как-то стало. Он говорит: «Чтобы Бог простил тебя, потому что не понимаешь, что ты делаешь». И пошел себе. Я ему вдогонку: «Ну, а что, если не простит?» «Тогда, говорит, погибнешь». «Уж не от тебя ли?» «Нет, от себя».

В общем, дождался я его после уроков на улице, взял под локоть: «А ну-ка, расскажи мне по дороге, о чем ты грозил? Да не трусь – бить не буду». А он отвечает: «Я и не боюсь: меня Бог защищает». «Так что же твой Бог не защитил тебя сегодня, там?» «А это Он, говорит, допустил, чтобы тебя, дурака, спасти».

В общем, чувствую – у него спокойствие какое-то, как сила вроде, а у меня – наоборот: уверенность вся пропадает куда-то.
Ну, короче, много он мне рассказывал тогда про Бога, а потом предложил сходить с ним в субботу в церковь его, в детскую группу, «Там, — говорит, — так интересно, что позабудешь сразу про все свои компьютеры».

Я, конечно, не поверил. Но решил сходить – посмотреть. С тех пор каждую субботу хожу…
— И что, грабить бросил? – поинтересовался полосатый халат.
— Да. Сразу. Когда узнал о Боге, и как Он любит нас, то само по себе как-то вышло, что стал другим человеком. А еще узнал, что ребята ходят добрые дела делать. Кто – в детдом с детьми поиграть и, заодно, про Бога рассказать, кто – старушкам-пенсионеркам помочь. Тот, кто привел меня в церковь, ходит в один детсад, дворнику помогает. А я, вот, решил туалеты в больнице у вас убирать.

• Ну… а кровь-то? – напомнил долговязый.
• За все мои грехи – за грабежи, за то, что обижал невинных, врал родителям, учителям, Иисус Христос пролил Свою кровь на кресте, — растолковывал Сережа. – Он, оказывается, мои грехи – ну, вину мою всю взял на Себя, и понес вместо меня и вместо других наказание смертью.
• Когда? – не понял один из больных в голубом.

• Две тысячи лет назад. Он и за твои грехи тоже умер.

• За какие мои грехи?– недоверчиво усмехнулся тот же больной.
• Не верите? Сейчас докажу!

Сережа достал из внутреннего кармана курточки маленького формата Библию в черном переплете, полистал ее, и все трое склонились над мальчишкой, прислушиваясь к чтению…

На следующей неделе, когда Сережа, закатывая рукава вельветовой куртки, вошел в умывальную, он вдруг остановился и удивленно огляделся. Раковины, краны, зеркала, мыльные полочки блистали чистотой, а на полу виднелись еще влажные пятна от тряпки.

Он подошел к дежурной медсестре:
— А что, уже няню нашли на выходные?
— Это ты про туалет с умывальником? – поняла та. – Нет. Тут четверо больных полчаса назад попросили показать, где тряпки, мыло, ведро и быстренько все вымыли. Мы и не поняли ничего: никогда такого не бывало.

И тут Сережа увидел в коридоре своих четверых знакомых. Они подошли, хитро улыбаясь. Долговязый обнял мальчика за плечи.
— Слышь, Серега, там тебе делать сегодня уже нечего, — он кивнул в сторону умывальной. – Пойдем, лучше почитаешь нам еще из этой твоей черной книжки…