Мы сидели за столом, когда моя дочь, как бы между делом, упомянула, что они с ее мужем подумывают о том, чтобы «завести полноценную семью».
- Мы тут проводим опрос общественного мнения, — сказала она в шутку. – Как думаешь, может, мне стоит обзавестись ребенком?
-
Это изменит твою жизнь, — сказала я, стараясь ничем не выдавать своих эмоций.
-
Я знаю, — отозвалась она. – И в выходные не поспишь, и в отпуск толком не съездишь.
Но это было совсем не то, что я имела в виду.
Я смотрела на мою дочь, пытаясь четче сформулировать свои слова. Я хотела, чтобы она поняла то, чему ее не научат ни на каких дородовых курсах.
Мне хотелось сказать ей, что физические раны от родов заживут очень быстро, но материнство даст ей такую кровоточащую эмоциональную рану, которая никогда не затянется. Мне хотелось предупредить ее, что впредь она уже никогда не сможет читать газету без внутреннего вопроса: «А что, если бы это случилось с моим ребенком!». Что каждая авиакатастрофа, каждый пожар будет преследовать ее, что когда она будет смотреть на фотографии детей, умирающих от голода, она будет думать о том, что на свете нет ничего хуже смерти твоего ребенка.
Я смотрела на ее маникюр и стильный костюм и думала о том, что как бы изысканна она ни была, материнство в момент опасности поставит ее на уровень медведицы, защищающей своего медвежонка, что встревоженный крик «Мама!» заставит ее бросить без сожаления все, что может в этот момент оказаться в ее руках.
Мне казалось, что я должна предупредить ее, что сколько бы лет она не потратила на свою работу, ее карьера существенно пострадает после рождения ребенка. Она может нанять няню, но однажды, присутствуя на важнейшей деловой встрече, она будет думать о сладком запахе детской головки, и ей потребуется вся ее сила воли, чтобы не сбежать домой просто ради того, чтобы выяснить, все ли в порядке с ее малышом.
Я хотела, чтобы моя дочь знала, что каждодневные мелочные проблемы уже никогда не будут для нее мелкотой.
Глядя на свою привлекательную дочь, я хотела сказать ей, что она может сбросить набранный при беременности вес, но она никогда не сможет сбросить с себя материнство и стать прежней. Что ее жизнь, такая важная для нее сейчас, уже не будет столь значимой после рождения ребенка. Что она забудет о себе в тот момент, когда надо будет спасти его.
Я хотела, чтобы она знала, что шрам от кесарева сечения или растяжки будут для нее знаками чести. Мне бы хотелось, чтобы она поняла, как сильно можно любить мужчину, который осторожно посыпает присыпкой твоего ребенка и который никогда не отказывается поиграть с ним. Я хотела, чтобы моя дочь могла почувствовать ту связь между всеми женщинами земли, которые пытались остановить войны, преступления и вождения в пьяном виде.
Я хотела описать моей дочери чувство восторга, которое переполняет мать, когда она видит, как ее ребенок учится ездить на велосипеде. Я хотела запечатлеть для нее смех малыша, впервые дотрагивающегося до мягкой шерстки щенка или котенка. Я хотела, чтобы она почувствовала радость настолько животрепещущую, что она может причинять боль.
Удивленный взгляд моей дочери дал мне понять, что у меня на глаза навернулись слезы.
- Ты никогда не пожалеешь об этом, — сказала я наконец. Потом я дотянулась через стол до нее, сжала ее руку и мысленно помолилась за нее, за всех смертных женщин, кто посвящает себя этому самому чудесному из призваний.
Д. Тринтигнант
